Как диагноз «Рак» пришел в мою жизнь...
Возможно, это покажется парадоксальным, но, узнав диагноз, я почувствовала в первую очередь громадную, эпическую досаду. Материальный мир за пределами морей, гор и деревьев мне всегда был труден и неприятен, любые бытовые задачи – обременительны, более-менее тщетны и, как правило, неинтересны. Перспективы кропотливой и затратной по времени и усилиям возни с лечением мгновенно представились мне чем-то, что безвозвратно испортит жизнь в том осмысленном созидательном виде, какой я её кропотливо лепила все предшествовавшие годы. А ещё меня совершенно выводила из себя перспектива «сражаться за жизнь», поскольку моё физическое бытие никаким фетишем по умолчанию никогда не казалось и не кажется до сих пор, прямо скажем.
Как приняли диагноз, как научились с ним жить?
Приняла, приложив к этому много сознательных усилий и правильную психотерапию. Задачу мы с терапевтиней поставили отчётливо: необходимо отгоревать по отпавшим возможностям и привычкам, чтобы дать дорогу новым. Всё удалось. Диагноз я огребла в середине июня 2018-го, последние злые безутешные слёзы у меня случились в марте 2019-го. В промежутке я прошла шесть химий и три поддерживающих вливания таргетного препарата. Работать не прекращала ни на день, и мы с мужем трижды за это время уезжали по разным приятным делам из страны. А далее сложилась дисциплина медитативной практики, к которой я шла с конца 90-х, да всё как-то бессистемно. Не было бы счастья, как говорится. Теперь я уже в принципе не понимаю, как жить без буддийского воззрения и практики.
Почему не надо бороться?
Лучше поставим вопрос так: «Почему “борьба” – не оптимальный контекст жизни с диагнозом?». Борьба неразрывно связана со страхом и надеждой. Страх и надежда – стороны одной медали: страх отвергает некое нежелательное будущее, надежда цепляется за будущее желательное. Такая вот дихотомия «нежелательное» / «желательное» – штука, только на первый взгляд кажущаяся очевидной. Да, живой организм сторонится физических страданий и устремляется к условиям, где этих страданий меньше. Однако та борьба, которую на самом деле обычно имеют в виду, говоря об онкологии, это некое высокодраматическое состояние ума, некая психическая взвинченность, связанная с постоянным отношением к происходящему с телом как к чему-то чрезвычайному, из ряда вон выходящему, особенному и т.д. Мы боимся уймы всякого помимо физической боли (страх же самой смерти, вообще, богатейший предмет для созерцания и размышления). Борьба, соответственно, это постоянное напряжение, эмоциональная перегрузка. Более того, в нашей культуре – не только в русской, но и в западной в целом, эстетика борьбы и войны необычайно завязана на понятия о героизме и чрезвычайности (и того, кто борется, и обстоятельств борьбы). Всё это мешает банализировать происходящее, относиться к нему обыденнее. А именно такое отношение и снижает напряжённость, и позволяет не расходовать серотонин, необходимый для физического заживления, на напрасные эмоциональные приключения. И, главное, удаётся слезть с качелей «страх – надежда» и заняться чем-нибудь действительно интересным и полезным. А ещё свобода от умственной «борьбы» позволяет принимать хладнокровные решения, спокойно думать и оценивать ситуацию, действовать быстро и собранно. Ну и попутно просто жить дальше.
Что было дальше...
Почему нельзя победить рак и надо ли вообще его побеждать?
Устранить рак можно – в смысле, мы же знаем, что на ранних стадиях, когда хирургическое вмешательство имеет смысл, неоплазию можно вырезать, потом закрепить результат химией и, возможно, радиологией, и жить дальше. Понятно, что рецидив возможен, но это же не гарантия. Мне непонятна борьба с телом, вверенным мне по факту рождения. Опухолевое образование – это не вирус, не бактерия, не перелом конечности, понесённый в драке с каким-нибудь балбесом.
Это клетки того самого организма, в котором я как сознание размещаюсь. Организм решил поиграться в бессмертие: раковая клетка – это ошибочная попытка некой ткани в этом организме жить вечно. Да, эта ошибка существенно повлияла на мою биографию, на мои решения в жизни, начиная с определённой её точки, на чувства, эмоции и планы тех, кто рядом со мной. Всё так. Но я не понимаю, почему это непременно должно быть поводом впадать в контекст «борьбы», который, как я уже сказала, ничего, кроме ущерба и ненужных расходов сил, лично мне не приносит, а также не избавляет от напряжения и расстройств тех людей, которые рядом со мной (мои родственники, друзья, коллеги, приятели).
Кто поддерживал вас?
Первые полтора года о моём диагнозе, помимо мужа, знало человек двадцать ближайших друзей (родителям я не сообщала за полной практической бессмысленностью этого жеста). Эти люди были моей бесценной аудиторией в виде закрытой группы в одной соцсети; там я фактически вела дневник первого года жизни с диагнозом. Некоторые из тех записей включены как иллюстрации в книгу «Дышите дальше», сложившуюся по следам десяти выпусков одноименного тематического подкаста 2020 года, который мы вели с моей подругой Юлей Гавриловой. Мой муж Макс был и остаётся мужчиной моей сбывшейся мечты, моим лучшим другом, собеседником и напарником по приключениям.
Когда в начале 2020-го я по стечению обстоятельств «вышла из шкафа» и перестала скрывать диагноз, широкий круг моих приятелей откликнулся почти исключительно поддержкой и вниманием к тому, какие правила дальнейшего общения я предложила поддерживать (вкратце: общаться так же, как и прежде, диагноз ничего не меняет). Я благодарна обстоятельствам жизни за всех, кого мне выпала честь и удача знать.
Были ли те, кто отвернулся?
Да, с несколькими приятелями общение прервалось – на год-другой, а с кем-то до сих пор.
Как перестать бояться рецидива?
Много, сосредоточенно и глубоко думать о трёх неотъемлемых свойствах бытия: непостоянства, неудовлетворительности и отсутствия объективного самостоятельного бытия. В буддизме это называется «Три признака существования». Я осмысляю данные категории ежедневно, много лет, что позволяло мне сохранять жизнерадостность и жить в привычном темпе и полноте.
Что будет дальше...
На мои нынешние мечты диагноз влияет чисто логистически: уже 27 месяцев я два раза в день принимаю один и тот же таргетный препарат, который получаю по ОМС. Он пока что действует, но стоит, если покупать из своего кармана, совершенно несусветных денег, и это навязывает мне и моему мужу определённые житейские ограничения. Я как минимум раз в месяц должна показываться в диспансере и раз в квартал проверяться приборно. Если бы всего этого не было, я бы полностью погрузилась в медитативную практику и работу с буддийскими текстами. События последних нескольких лет, начавшиеся ещё до диагноза, а следом вышедшие далеко за рамки моей частной судьбы, подвели меня к некоторой точке, где я со всей ясностью осознаю: громадный период моей жизни – протяжённостью по крайней мере лет в 25 – завершается, почти все способы взаимодействия с реальностью, к каким я привыкла, предстоит оставить или изменить. Впереди совершенно новый для меня этап. Я имею о его чертах понятие самое смутное, однако, чем дальше, тем сильнее меня захватывает эта перспектива. Поэтому, думаю, мечта моя такова: шагнуть в это новое, не цепляясь и не оборачиваясь.
