Если бы можно было выбирать, я бы, конечно, не болела раком. Оставила все, как есть. Я его не выбирала и не хотела быть выбранной им. Из-за своего рака, я в 61 год, смогла стать другим человеком.
Такие незапланированные встречи нас очень трогают и меняют. После того, как рак начинает пускать свои клешни, он угнетает каждого, кто с ним встречается, глубоко царапая душу, а не только тело.
Мой – пророс в нижнюю челюсть справа.
Два года назад я работала и жила по правилам и считала себя хорошим человеком. Мне казалось, что для этого достаточно быть просто законопослушной и порядочной. Зимой 2017 года мне удалили зуб-восьмерку. Когда ранка не зажила к осени, -- мази, полоскания, витамины не помогали -- стоматолог направил меня в онкодиспансер. Очереди, анализы. Видимо, она не заживала слишком долго – и у меня как будто было время подготовиться к диагнозу… Биопсия подтвердила рак слизистой альвеолярного отростка справа.
Паники не было. Да, внутри стало холодно, но я не психовала. Нет, я не та женщина, которая в ответственный момент может всегда взять себя в руки. Ужас скорее был в голове, а снаружи – ничего такого. Первое, что я подумала: ну что ж, значит буду принимать меры. Второе – значит, вот сколько мне отмерено… А потом – интересно, а смогу ли я что-то изменить? Зависит ли что-то от нас в нашей судьбе? Я позвонила мужу и дочерям. Все дальнейшее они полностью взяли в свои руки.
Врач, обойдя все острые углы, лишь сказал, что нужно оперироваться. Я решила, что раз это происходит со мной, то родным со стороны виднее, что нужно делать. Перед операцией врачи сказали - вопрос непростой, всего несколько случаев в мировом опыте, операция займет не менее 7 часов. И еще -- что это наша с ними общая ответственность. Я была уверена, что хирурги сделают все на высшем уровне, несмотря на сложность вмешательства. Но единственное, чего боялась, – не подведу ли я их, не испорчу ли их работу...
Во время операции удалили опухоль и фрагмент челюсти. Лоскутом собственной кожи закрыли рану во рту.
Поставили трахеостому. Вначале это меня не напугало - надо так надо, но дышать с ней не могла. Я всегда жила по правилам, всегда себе это повторяла, как мантру. Первые дни в реанимации должна была с абсолютно неподвижной головой лежать на спине, держа ее точно прямо – во рту был имплант, который должен был прирасти. Бессонница, забытье, дышать трудно, вижу только трубочки, бутылочки, пакеты с кровью, которые меняют сестры у меня над головой и взятие крови на анализ. Приходит врач ЛФК, спрашивает: «Вы можете пошевелить мизинцем?» Я удивляюсь этому вопросу. Почему, собственно бы, нет? Начинаю сгибать мизинец… и не могу. Нет сил. Через 5 дней меня переводят из реанимации.
Дочери и муж, поочередно дежурившие около меня, блендером все превращали в пюре и посредством шприца кормили меня через носовой зонд. Я не чувствовала никакого вкуса, но доктор настаивал, что 3 литра в день я должна «съесть». Мне было все равно, суп это или котлеты – я не ощущала никаких вкусов. Три шага, пройденных с помощью близких до туалета, обессиливали полностью, но надо было вставать. Дочери оставались на ночь и не смыкали глаз, все время на меня смотрели – боялись пропустить какой-то знак, принесли колокольчик, чтобы я могла тихонько в него позвонить, не разбудив соседей по палате.
В день, когда мне сняли трахеостому и стало легко дышать, за окном шел снег. Был конец декабря, ночью я смотрела на снег и понимала, что самое тяжелое позади – и можно оглянуться. Снежинки падали хлопьями, и неярко светили фонари за окном. В этот момент, я поняла, что буду жить дальше.
Через три недели после операции меня выписали, по-прежнему неговорящую, объясняющуюся со всеми посредством ручки и бумаги. Я по-прежнему не чувствовала вкуса, но дочери все равно старались: мам, смотри, тут манго мы тебе протерли, тут апельсин… Вся эта вкуснятина попадала внутрь, но оставалась для меня неизведанной. Так иногда бывает и в жизни. Живешь – как будто понарошку. Когда с меня наконец сняли все эти трубочки и начали лучевую терапию, наступил новый этап лечения.
На лучевую я ездила каждый день в течение месяца, в первый день путь до автобусной остановки показался мне непреодолимым. До этого я ходила по квартире, это было обязательным условием восстановления, через нагрузку, а не через лечь и лежать, начинала с 10 шагов в день., Новогодние праздники закончились, дочери уходя на работу, оставляли мне задания: мама, сегодня обязательно пройди 50 шагов! Потом 100. Я попросила их не мыть за собой кофейные чашки после завтрака: решила, что в качестве реабилитационных мероприятий буду их мыть. Доходила до кухни, повисала на мойке и мыла, чтобы после операции поднималась рука. Когда я ехала на последнюю лучевую процедуру, я поразилась расстоянию до автобусной остановки: «Да что тут идти, вот же она, прямо у дома!» Я чувствовала, что выздоравливаю. Пришли анализы, они были хорошими: врачи справились. Я, похоже, тоже. Мне разрешили наконец спать на правом боку, то есть на оперируемой щеке. Язык во рту еще долго оставался “деревянным», отекшим, двигался плохо. Я говорила шепеляво, во рту было много швов. Заведующий нашим микрохирургическим отделением, сказал, что моя операция настолько редкая, что она даже представляет научный интерес.
Я снова жила. И в моей жизни начали происходить чудеса.
Чтобы больше двигаться, я ходила гулять с собакой старшей дочери, английским сеттером. Мы встречали дочь с работы, и иногда пусть три шага, но я бегала за собакой по парку. Силы стали возвращаться. Я решила, что тоже хочу взять собаку из приюта. Не стала советоваться с мужем, потому что это было настолько важно для меня, что даже не подлежало обсуждению. Мою Грушу я обожаю с самых первых минут.
Дальше больше.
Вдруг решила, что хочу водить машину. И не ту, которая была у нас в семье, а собственную… «Ниву». У меня были права c 20 лет, но я почти не водила и опасалась современных дорог. Теперь я прыгала в нее, говорила, что это моя деревянная лошадка, «причешу ей шерстку гладко», сажала рядом собаку, и мы ехали на дачу. А потом я приняла решение о переезде с мужем в другой город. Мне хотелось перемен, действия!
Возможно, то была эйфория. Но всегда жить в эйфории нельзя. А вот жить не так, как раньше, – можно.
Я очень рано поседела. В 27 лет уже появились первые сединки. И с тех пор и до самой операции была крашеной блондинкой. Думала, так будет всегда. И вот теперь – я ношу стрижки на седых волосах, есть шрам на лице, у меня нет фрагмента челюсти, я шепелявлю, но меня это не смущает. Я знаю, что не становлюсь от этого менее интересной. Сейчас мне важно другое. Я думаю, возможно, та боль, физическая и душевная, которую принес мне рак, была дана, чтобы я начала чувствовать более остро боль чужую. И перестала жить только по правилам.
Элементарный пример. Я всегда знала, что первым из дверей выходит тот, кто выходит, и только за ним входит тот, кому нужно войти. А если перед тобой человек с сумками или с собакой на поводке? Я поняла, что чувствовать себя хорошо можно не только от того, что подчиняешься «правилам» -- но и от того, что отступаешь от них и помогаешь людям и «братьям нашим меньшим». Я начала понимать позицию молодежи и мнения разных людей в интернете – не разделять, но принимать. Видеть, кому нужна помощь. Чувствовать за чьей-то агрессией, обидой или, как мне раньше казалось, неадекватностью, какую-то подспудную причину, которая вынуждает так действовать, -- и сочувствовать этому человеку. Выключать прежний тон сотрудника департамента образования, который уверен в своей правоте: «Ну, невоспитанный, сейчас я тебя поставлю на место!». Знаете, после рака мне стало легче жить на этом свете. Конечно, мне жаль, что я поняла многое лишь сейчас и лишь благодаря своей болезни. Но зачем жалеть о вчера? Ведь сегодня у меня есть это знание!
Сейчас в моей жизни много новых интересов, планов, из нее ушла инертность. Раньше я любила копаться на грядках – теперь изучаю ландшафтный дизайн. Раньше любила Питер – теперь раскапываю в подробностях историю Петра Первого. Раньше интересовалась личной жизнью актеров – теперь мне важно понять, каким образом им удается воплотить на сцене тот или иной образ. У меня два высших образования, опыт работы, и мне всегда казалось, что я знаю достаточно. А сейчас чувствую – какой огромный запас неизведанного еще лежит передо мной. И что у жизни – есть вкус. Это та же я, Зоя Петровна, и не сказать, чтобы я приложила какие-то усилия к тому, чтобы жить по-новому. Нет, это был внутренний переворот. Как будто после операции меня пересобрали по-другому, соединили старые контакты в новом порядке. Неправдой будет сказать, что сейчас я человек, который торопится, которому два понедельника осталось и он спешит все успеть. Нет. Но я тот человек, который смог взглянуть на себя со стороны – как в «Королевстве кривых зеркал». И сделать выводы. Мне хочется жить и делать людям добро.
Нет, я не могу сказать за это «спасибо» раку. Если бы было можно, я бы осталась в прежней «сборке».
Но он меня об этом не спрашивал.
И это просто случилось.